жизнь и судьба

[lemko]

Каценеленбоген теперь не пошучивал, не балагурил.

   Действительно, Крымов не ошибся в  нем.  Он  был умен. Но страшно  и странно было все то, что говорил он.  Иногда  Крымову казалось, что  нет ничего несправедливого в том, что старый чекист сидит в камере  внутренней тюрьмы. Не могло быть иначе. Иногда он казался Крымову безумным.

Это был поэт, певец органов государственной безопасности.

Он с восхищением рассказал Крымову,  как  Сталин  на  последнем  съезде партии во время перерыва спросил у Ежова, почему он допустил  перегибы  в карательной политике, и, когда растерявшийся Ежов ответил, что он выполнял прямые указания Сталина, вождь,  обращаясь  к окружавшим  его  делегатам, грустно проговорил: «И это говорит член партии».

Он рассказал об ужасе, который испытывал Ягода...

Он вспоминал великих  чекистов,  ценителей  Вольтера,  знатоков  Рабле, поклонников Верлена, когда-то руководивших работой  в  большом,  бессонном доме.

Он  рассказал  о  многолетнем московском палаче, милом и тихом старичке-латыше,  который,  совершая  казни, просил  разрешения  передать одежду казненного в детский дом. И тут же рассказал о другом исполнителе приговоров – тот пил дни и ночи, тосковал без дела, а когда его  отчислили с работы, стал ездить в подмосковные совхозы и колол там свиней,  привозил с собой бутыли свиной крови, – говорил, что врач прописал ему пить  свиную кровь от малокровия.

Он рассказывал, как в 1937 году приводились еженощно в исполнение сотни приговоров над осужденными без права переписки, как  дымили ночные  трубы московского крематория, как мобилизованные для  исполнения  приговоров  и вывоза трупов комсомольцы сходили с ума.

Он рассказывал о допросе Бухарина, об упорстве Каменева...  А  однажды они проговорили всю ночь до утра.

В эту ночь чекист развивал теорию, обобщал.

Каценеленбоген рассказал Крымову о поразительной судьбе нэпмана-инженера Френкеля.  Френкель  в  начале  нэпа  построил  в  Одессе моторный завод. В середине двадцатых годов  его арестовали и  выслали  в Соловки. Сидя в  Соловецком  лагере,  Френкель  подал  Сталину гениальный проект, – старый чекист именно это слово и произнес: «гениальный».

В проекте подробно, с экономическими и техническими обоснованиями, говорилось об использовании огромных масс заключенных для создания  дорог, плотин, гидростанций, искусственных водоемов.

Заключенный нэпман стал генерал-лейтенантом МГБ, – Хозяин  оценил  его мысль.

В простоту труда,  освященного  простотой  арестантских  рот  и  старой каторги, труда лопаты, кирки, топора и пилы, вторгся двадцатый век.

Лагерный мир стал впитывать в себя прогресс, он втягивал в свою  орбиту электровозы, экскаваторы,  бульдозеры,  электропилы,  турбины" врубовые машины, огромный автомобильный, тракторный  парк. Лагерный  мир осваивал транспортную и  связную  авиацию, радиосвязь и селекторную связь, станки-автоматы,  современнейшие системы  обогащения  руд;  лагерный  мир проектировал, планировал, чертил,  рождал  рудники,  заводы,  новые  моря, гигантские электростанции.

Он развивался стремительно, и старая каторга казалась рядом  смешной  и трогательной, как детские кубики.

Но лагерь, говорил  Каценеленбоген,  все же не  поспевал за жизнью, питавшей его. По-прежнему не использовались многие ученые и специалисты, – они не имели отношения к технике и медицине...

Историки с мировыми  именами,  математики, астрономы,  литературоведы, географы,  знатоки  мировой живописи,  ученые,  владеющие  санскритом   и древними кельтскими наречиями, не  имели  никакого  применения в  системе ГУЛАГа. Лагерь в своем развитии еще не дорос до использования  этих  людей по  специальности.  Они  работали  чернорабочими  либо так называемыми придурками на мелких конторских работах и в культурно-воспитательной части – КВЧ, либо болтались в инвалидных лагерях, не находя  применения  своим знаниям, часто огромным, имеющим не только всероссийскую,  но  и мировую ценность.

Крымов слушал Каценеленбогена, казалось, ученый говорит о главном  деле своей жизни. Он не только воспевал и славил.  Он  был  исследователем,  он сравнивал, вскрывал недостатки и противоречия, сближал, противопоставлял.

Недостатки, конечно, в несравненно более мягкой форме,  существовали  и по другую сторону лагерной проволоки. Немало есть в жизни  людей,  которые делают не то, что могли бы, и  не  так,  как  могли,  в  университетах,  в редакциях, в исследовательских институтах Академии.

В  лагерях,  говорил  Каценеленбоген,  уголовные главенствовали   над политическими  заключенными.  Разнузданные,  невежественные, ленивые и подкупные, склонные к кровавым дракам  и  грабежам,  уголовники  тормозили развитие трудовой и культурной жизни лагерей.

И тут же он сказал, что ведь и по ту сторону проволоки работой  ученых, крупнейших деятелей культуры подчас руководят малообразованные, неразвитые и ограниченные люди.

Лагерь давал как бы гиперболическое, увеличенное отражение запроволочной жизни. Но действительность по обе стороны проволоки не  была противоположна, а отвечала закону симметрии.

И тут-то он заговорил не как певец, не как мыслитель, а как пророк.

Если смело, последовательно развивать систему лагерей, освободив ее  от тормозов и недостатков, это развитие приведет к  стиранию  граней.  Лагерю предстоит слияние с запроволочной жизнью. В этом  слиянии,  в  уничтожении противоположности между лагерем и запроволочной жизнью  и  есть  зрелость, торжество великих принципов. При всех недостатках лагерной системы – в ней есть одно решающее преимущество. Только в лагере принципу личной свободы в абсолютно чистой форме противопоставлен высший принцип – разум.  Этот принцип приведет лагерь к той высоте, которая позволит ему самоупраздниться, слиться с жизнью деревни и города.

Каценеленбогену приходилось руководить лагерными КБ – конструкторскими бюро, – и он убедился, что ученые, инженеры способны решать самые  сложные задачи в условиях лагеря. Им по плечу любые  проблемы  мировой  научной  и технической мысли. Нужно лишь разумно руководить  людьми  и  создавать  им хорошие бытовые условия. Старинная байка о том, что без свободы нет науки, – начисто неверна.

- Когда уровни сравняются, – сказал он, – и мы поставим знак  равенства между жизнью, идущей по ту и по эту сторону проволоки, репрессии станут не нужны, мы перестанем выписывать  ордера  на  аресты.  Мы  сроем  тюрьмы  и политизоляторы. КВЧ – культурно-воспитательная часть – будет справляться с любыми аномалиями. Магомет и гора пойдут навстречу друг другу.

Упразднение  лагеря  будет  торжеством  гуманизма,  и  в  то  же  время хаотический, первобытный, пещерный принцип личной свободы не выиграет,  не воспрянет после этого. Наоборот, он будет полностью преодолен.

После долгого молчания он  сказал,  что,  может  быть,  через  столетия самоупразднится и эта система и в своем самоупразднении породит демократию и личную свободу.

 - Ничто не вечно под луной, – сказал он, – но мне не хотелось бы жить в то время.

Comments

[kuperschmidt.livejournal.com]

перевод Розмари Эдмондс воспоследует?

[lemuel55.livejournal.com]

Ниии! я сам уж как-нибудь :-) Но спопервоначалу - из кратенького курса что-нибудь слатенькое.

"Зиновьев и Каменев высунулись было одно время с заявлением, что победа социализма в СССР невозможна ввиду его технико-экономической отсталости, но потом оказались вынужденными спрятаться в кустах".

[alicebrown.livejournal.com]

Меня не покидает мысль, что все те, кто описал ужасы ГУЛАГа, сталинизма, большевизма и т.д., довольно долго были апологетами этого строя. Ч

[lemuel55.livejournal.com]

Были, конечно. Были!

[iskander288.livejournal.com]

описывали ,а до этого активно участвовали в становлении и утверждении сталинизма)

[lemuel55.livejournal.com]

Они думали, что это такой социализм. А, ведь, социализм в 1920-е - 1950-е был самый крик моды! Все большие страны отдали ему дань. От Макдональда в Англии до Чан Кай-ши в Китае. У коммунистов и наци было одно красное знамя.

На карточках стояло: "Эдмонд Флегонтович Ла-Базри-де-Базан". А внизу помельче: "марксист".
Несмотря на столь звучное имя, Эдмонд Флегонтович Ла-Базри-де-Базан оказался личностью отнюдь не швамбранской. Он существовал на самом деле и был хорошо известен Покровску. Ла-Базри-де-Базан появился вскоре после революции. Он тогда редактировал покровскую газету "Волжский Буревестник" и прославился тем, что на первой странице рождественского номера огромными буквами поздравил "всех уважаемых читателей с 1917-м днем рождения социалиста И. Христа..."

[iskander288.livejournal.com]

ключевое - они думали)))

[kklimovich.livejournal.com]

вот именно такого Гроссмана в вашем кинище-то и нету. а жаль.